Сделать это можно было, согласно учению церкви тех времен, двумя способами:


- обратить в истинную веру (католицизм);


- сжечь тела еретиков в пепел. 


Инквизиция применяла оба метода. Зачастую одновременно. 


Предварительное следствие


Эта процедура начиналась сразу после подозрения человека в ереси, основанием для которого мог послужить любой донос. На предварительном следствии кроме инквизитора обязательно присутствовали секретарь и два монаха. Их роль была в том, чтобы наблюдать за дачей показаний и следить, чтобы эти показания верно записывались.


Само же следствие состояло из всего одного нехитрого действия: приглашенных свидетелей опрашивали по теме доноса, чтобы узнать, согласны ли они с этим. И если хотя бы один из свидетелей подтверждал свое согласие, подозреваемого в ереси арестовывали.


Допрос и суд


Допрос, основанный на применении довольно жестоких пыток (дыба, «испанский сапог», пытка водой и так далее), направлялся лишь на одну цель – признание. И если человек не выдерживал и признавался хотя бы в одной из вменяемых ему ересей, то он автоматически становился виновным и во всех прочих. 


И, кроме того, защищаться после признания еретик уже не мог: считалось, что его преступление доказано. Инквизиторов после этого интересовало только одно – не хочет ли обвиняемый отречься от ереси. Если он соглашался, церковь примирялась с ним после наложения епитимьи. Если отказывался, его отлучали от церкви. 


И в обоих случаях еретик передавался светскому суду вместе с копией приговора и следующей фразой: «пусть будет по заслугам наказан», что на деле означало, конечно, смерть. 


Аутодафе


При таком положении дел светский суд был лишь формальностью, после которой еретика отправляли на костер. Инквизиторы, как служители церкви, сами не могли приговаривать к смертной казни, а потому отдавали эту скорбную обязанность светской власти. 


Обвиняемый же, если он отрекся от ереси, получал последнюю милость – палач душил его специальной веревкой до того, как разгорался костер. Тот же, кто в ереси упорствовал, горел заживо.